Андрей Онистрат: «Я никогда больше не буду работать в банках»

«Минфин» пообщался с владельцем банка Андреем Онистатом и узнал, что на самом деле случилось с Национальным кредитом, какие банки в Украине «падают» прежде всего и что происходит в НБУ.

— Андрей, что случилось с банком «Национальный кредит»?

В Нацкредите временная администрация и банк признан неплатежеспособным. Я отстранен от руководства банком, после введения ВА ни разу в банке не был. Сегодня [12 июня — ред.] отправлю юриста, чтобы написал заявление об увольнении. Вещи свои вывез.

— Почему это произошло с банком?

История началась достаточно давно. Первые нападки на банк были еще зимой, после корпоративного конфликта вокруг здания, в котором находился Мировой банк. Честно говоря, я недооценил уровень угрозы в то время. Потому что у меня были хорошие показатели: я нагнал капитал, был прибыльный, у меня было все нормально с ликвидностью. Я не делал ничего плохого. Ничего не предвкушало беды.

Мало того, я зимой достаточно активно участвовал в переговорах по расширению бизнеса. Группировал вокруг себя партнеров, которые готовы были участвовать в этих проектах. Все было звездно, я бы сказал, сказочно.

Тучи начали сгущаться в 20 числах апреля. Все вокруг начали интересоваться: что у тебя происходит? И рассказывать, что в Нацбанке готовятся по нам какие-то решения.

27 апреля я попал на прием к Валерии Алексеевне. Разговор был на повышенных тонах с ее стороны. Она обвинила меня в том, чего я не делал, но доказывать что-либо было бесполезно. После этой встречи я понял, что меня спасет лишь подушка ликвидности в 100-150 млн. грн. Соответственно активно начал искать ресурсы.

30 апреля в НБУ приняли постанову, которую нам вручили лишь 5 мая вечером в 17 часов в кабинете первого заместителя Гонтаревой — Александра Писарука.  Постанова собой подразумевала 34 пункта ограничения банковской деятельности, которая полностью сковывала по рукам и ногам банк: обрезала лимиты овердрафтов, запрещала открывать новые депозитные счета, переводить средства внутри банка по счетам физических лиц. Можно было только выдавать деньги. Позже мне Александр Писарук сознался, что такой жесткой постановы не было в отношении ни к кому.

С 12 мая мы начали терять ликвидность. Становилось все хуже и хуже. 19 мая мы получили кассовый разрыв в режиме дневного оборота [начали платить то, что приходило, на следующий день]. Рынок реагировал немедленно, все пытались вывести деньги. И за следующую неделю мы полностью потеряли ликвидность.

Тем не менее, на рынке ходили слухи, что к нам введут ВА 12 июня. Я продолжал искать деньги, инвестора, вести переговоры, встречался со всеми возможными и невозможными людьми по этому вопросу. Оффер менялся от продажи 30-40% в начале мая и уже заканчивался 80-90% в конце мая, при этом за совершенно другие деньги. Для меня было важнейшим вопросом сохранить репутацию, никого не подвести.

В конце концов, в пятницу, в два часа дня мне позвонил Константин Ворошилин,  глава государственного фонда гарантирования вкладов и сказал, что в НБУ какая-то истерика и ему сказали срочно, с бухты-барахты нужно отправлять временную администрацию в Нацкредит. Уже в 17:45 к нам приехал администратор.

— Это было все очень неожиданно?

Я бы сказал — динамично.

— Кому это нужно?

У меня есть предположения. Я не могу их озвучить публично. Хочу избежать недопонимания.

— В случае с Нацкредитом — будет ликвидация?

Я сейчас занимаюсь переходным банком. У меня есть  на это три недели. Переходной банк – это форма выхода из временной администрации и реанимация банка.

— Что это значит для вкладчиков?

Основная задача переходного банка – сохранить среднего и крупного вкладчика [депозиты свыше 200 тыс. грн— ред.] вместе с активом и передать его новому юрлицу.

— Если бы вы могли вернуться на полтора года назад, чтобы вы изменили в работе банка?

Я бы приложил все максимальные усилия, чтобы с кем-нибудь объединиться на рынке. С каким-то средним банком. Хотя сегодня это законодательно очень сложно. Когда об этом говоришь в НБУ, они с круглыми глазами говорят: это элементарно, Ватсон. А на самом деле, если прикладным образом озадачится этим вопросом, то это мега сложно и практически невозможно. К тому же, если говорить еще об одном процессе, то нужно стать акционером банка, как-то прозрачно зайти, то это тоже очень сложно бюрократически.

— Как вы оцениваете действия команды банка, топ-менеджмента, персонала? Какая у них была реакция на то, что происходило в апреле-мае?

Все себя повели по-разному. Собственно, ожидаемо. Кто-то сдержанно, кто-то с истерикой, кто-то сбежал.

— Что вы планируете делать?

В данный момент я занимаюсь реструктуризацией своих долгов, внешних обязательств. Пытаюсь как-то скрестить бульдога с носорогом.

Как-то выйти достойно из сложившейся ситуации, удовлетворить своих кредиторов и при этом остаться с ними в нормальных человеческих и деловых отношениях.

— А стратегически?

Я точно не собираюсь работать в банке. Точно не буду заниматься политикой. Так получилось, что ранней весной я написал свою стратегию на ближайшие 5 лет. И в этой стратегии были запланированы действия на этот год: я хочу до совершенства довести английский и вернуть свой французский.

Я еще не решил, чем буду заниматься. Пока нахожусь в поиске идеи и раздумьях. Это может быть какой-то совсем неожиданный вид деятельности. Чувствую, что решение где-то близко. Но пока у меня его нет.

— Что вы чувствуете?

Я умею терпеть, и уверен, что жизнь на этом не заканчивается. Власть у нас меняется достаточно часто, и политические элиты тоже. Поэтому я не играю в политику, это слишком грязный и рискованный вид бизнеса. Правда, с мегапатриота, я превратился в сдержанного пессимиста. Я хочу уйти с публичного пространства, корпоративных прав. Буду заниматься коучингом.

Сейчас я вынужден существенно ужиматься в своей повседневной жизни, постоянно анализировать: что купить, что не купить. Есть внутреннее ощущение бедности.

— Что вас мотивирует?

Больше всего обязательства. И преимущественно неформальные, то есть доверие людей, которое я не смог оправдать. Для меня принципиально важно исправить ситуацию и отдать деньги. Если говорить о сегодняшнем дне.  

— Говорят о том, что вы больше бегали и занимались спортом, чем бизнесом. Так ли это?

Если взять среднюю продолжительность тренировочного процесса, то я думаю, что она составит не больше 13-14 часов в неделю. Разделив это время на 7 [дней — ред.], а в выходные более длительные тренировки, то получится, что в день это занимает условно более часа. При этом я совершенно не смотрю телевизор, у меня его даже нет. Не хожу особо по ресторанам и довольно мало читаю. Facebook, как поглотитель времени, у меня отнимает не больше 20 минут в неделю. Если посмотреть на любого человека, у каждого свое хобби. Мое – это спорт.

— Что вы думаете о действиях НБУ в области монетарной политики?

К сожалению разрушительной силы, в действиях НБУ больше, чем созидающей. При этом создающей силы я не вижу никакой. Я знаю, что у них внутри есть такое объяснение, мол, сейчас время разрушать, а потом будет время созидать.

Касаемо профессиональных качеств и опыта – считаю, что команда, которая есть сегодня в ТОПе — самая умная, профессиональная и циничная.

— А по отношению к вам?

Для них нет разницы, я или не я. Им неважно кто, правда - если у него нет соответственного политического лобби. У меня его нет.

Я, к сожалению, не знаком с президентом. Но я знаю, несколько людей, которые были знакомы, и некоторых из них постигла та же участь.

— А что вы скажете о 52 банках, в которых временная администрация, или которые уже на ликвидации? Правда, что ничего нельзя было сделать для их спасения?

Есть понимание времени и места. И, естественно, с другой стороны — желание. То есть, та турбулентность, которая была создана на банковском рынке, а особенно девальвация -  усугубила ситуацию.

— Что она принесла для системных банков?

Увеличение объемов обязательств. По сути, валютные депозиты увеличились в три раза. У кого были миллионы – стали десятки. У другого  - десятки миллионов превратились в сотни. У кого миллиарды, сами понимаете, какие цифры возникают.

Вторая волна турбулентности, которая является сильным стресс тестом для системы – война и отток ликвидности.

Третий вопрос: потеря активов на востоке. Мы потеряли порядка 200 млн гривен.

Нет государственной программы. Ничего нет. Это просто потери: «спиши, сформируй резервы». Если все в целом взять, то рвется там, где тонко.

Мы на самом деле долго протянули. У меня было понимание, что если мы дотянем до конца года, то окажемся в дамках. Но, не получилось.

— Сколько может продолжаться «чистка» банковской системы?

Пока не закончится. Если внимательно прочесть обязательства НБУ в Меморандуме с МВФ, то там очень точно всё написано. Там много ответов на большинство вопросов. Я не могу сказать, что МВФ виноват в том, что происходит в банковской системе. Но модель, которая заложена, я думаю стратегически правильная. Мы будем зависеть от международной валютной системы. Будут низкие ставки по депозитам и кредитам. С какой-то перспективой. И мало устойчивых банков с плохим сервисом, но которые будут безоговорочно плясать под дудку власть имущих.

Беседовала Ольга Левкович