О Джоне Стюарте, потешной собственности и Карле Марксе

Не могу удержаться, чтобы не перепостить чужой материал, уж вы меня простите. Взято отсюда. Для меня в нём наиболее интересны факты об очень больших сложностях с защитой прав собственности даже в развитых обществах. Просто потому, что «простой» гражданин имеет априори куда меньше возможностей, нежели корпорация. И есть признаки того, что это неравенство увеличивается.

Daily Show в четверг открылось удивительно смешным и острым эпизодом о событиях в Висконсине — точнее, о консервативных комментаторах этих событий. Стюарт показал кадры, где правые обозреватели объясняют, как хорошо живут захребетники-учителя на 50 тысяч долларов в год — а затем прокрутил выступления этих же обозревателей некоторое время назад, когда обсуждалось (несостоявшееся) повышение налогов на зарабатывающих больше 250 тысяч. Тогда они объясняли, что на 250 тысяч прожить очень нелегко, что повышение налогов несправедливо, жестоко, и к тому же ударит по всей экономике. Собственно, русскоязычный читатель ЖЖ может обойтись и без Джона Стюарта: достаточно почитать записи наших правых.

Далее, эти же обозреватели когда-то очень громко возмущались проектами ограничить премиальные сотрудников банков, получающих bailout от правительства США: дескать, это приведет к тому, что умные и талантливые люди уйдут из финансовой сферы. Честно говоря, опыт последнего кризиса наводит на размышления, а так ли нам нужны умные и талантливые люди в финансовой сфере, если их ум и талант уходит на раскачивание лодки, но это отдельный вопрос. Удивительно другое: никто из этих комментаторов не озабочен тем, что умные и талантливые люди уйдут из школ. Похоже, они полагают, что богатые работают лучше, если им платить больше, а бедные — если им платить меньше.

Джон Стюарт упомянул ещё одно противоречие в позиции комментаторов — но к сожалению, говорил о нем, на мой взгляд, маловато. Мне же оно кажется ключевым — и наводит на любопытные размышления.

Комментаторы одобрительно отзывались об идеях республиканских губернаторов пересмотреть ретроактивно контракты с учителями, полицейскими, пожарными и т.д., снизив служащим пенсии. Они объясняли, что штаты разорены, и не могут платить эти пенсии — и что учителя должны понять, как необходима эта жертва. Добавлю, что некоторые консерваторы обсуждают идею банкротства штата: объявив себя банкротом, штат может отказаться от своих пенсионных обязательств. Джон Стюарт удачно накладывает эти рассуждения на страстные филиппики этих же людей, когда ещё совсем недавно обсуждался вопрос о миллионных премиальных для банковских сотрудников, чьи банки были спасены вливаниями государства. Тогда эти же самые комментаторы говорили о святости контрактов, на которой, как на чайнике старушки, держится капитализм, и о полной невозможности пересмотреть взятые на себя обязательства. Дескать, премиальные были обещаны в хорошие годы — но их надо платить и после де-факто банкротства банка. Потому что это Священные Контракты. Как мы теперь видим, в отличие от контрактов с учителями, полицейскими и пожарными.

Это противоречие мне кажется наиболее важным потому, что оно, в отличие от первых двух, не содержит оценочной составляющей. В конце концов, можно спорить, кто важнее для общества: трейдер или учитель с пожарным. Можно доказывать, что первому платить миллион мало, а вторым и сорок тысяч жирно будет. Но контракт — это контракт. Нелогично признавать сакральность обязательств для одних ситуаций — и тут же отказываться от неё для других. Как же разрешить это противоречие?

На мой взгляд, единственный способ объяснить риторику консерваторов — это признать, что для них контракты делятся на две разные группы. Настоящие, железные контракты, броня — как бумага, которую требовал профессор Преображенский. И ненастоящие, потешные контракты — вроде пенсионных обязательств перед учителями. Первые — священны. А вторые — не очень. Перовые нарушать нельзя. А вторые можно и нужно нарушить.

Аналогичная ситуация, как выяснилось, происходит и с другой Священной и Неприкосновенной Основой Капитализма: с частной собственностью. Я сейчас расскажу об этом историю. Замечу, что я сам в этой истории чуть не погиб. Но по порядку.

Во времена бума с недвижимостью в середине двухтысячных годов в Америке ипотечные займы раздавались в огромном количестве и без особой проверки. Банки так торопились заработать, что времени на оформление бумаг у них не хватало. Некоторые, впрочем, говорят, что банки нарочно запутывали бумаги, чтобы инвесторы, которым продавались нарезанные из ипотек транши, не могли разобраться в том, что именно им впаривают. Я не буду судить, правдиво ли это обвинение или нет — но сухой остаток в том, что документация на многие займы неполна и ошибочна, иногда важные бумаги утеряны, и неразбериха довольно велика. Выселения неплательщиков происходят по суду, причем судьи склонны верить банкам и прощать им проблемы с документами. Аналогичную мягкость к неплательщикам судьи проявляют гораздо реже (у Матта Тайби был любопытный репортаж об этом в Rolling Stone). Это не может не приводить к ошибкам. Иногда выселяли исправных плательщиков, причем случалось, что владельцев даже не предупреждали. Приходит человек домой — а там уже новые замки. Газеты обошла история о человеке, которого по ошибке выселили из его дома, хотя он полностью выплатил ипотеку много лет назад. Дошло до того, что некоторые банки на время замораживали все выселения — пока не разберутся с документами.

Так вот, о том, как я чуть не погиб. Это было в конце прошлого года — как раз тогда, когда шел весь этот скандал. Я ехал в машине и слушал по радио диалог адвоката, представителя домовладельцев, и представителя банковской ассоциации. Этот диалог меня настолько ошарашил, что я едва не врезался в столб.

Судите сами. Адвокат, защищавшая домовладельцев, говорила вполне консервативные вещи, которые приличествовали бы какому-нибудь Эдмунду Бёрку. Она объясняла, что собственность священна, и лишить человека собственности можно только по суду, и только при полном и точном соблюдении процедуры. Банк обязан представить документы, доказывающие его право на выселение владельца дома — в частности, что он владеет ипотечными обязательствами. А если банк по своей вине документы потерял или не оформил — что ж, пусть тратит деньги, восстанавливает бумаги и приходит в суд, когда все будет в порядке. Представитель банков, со своей стороны, рассуждал как отъявленный якобинец и карбонарий. Он говорил, что задержки с выселением неплательщиков вредны для всей экономики, что ошибок довольно мало (хотя признавал, что они имели место), и в целом «ускоренное разбирательство» — когда отсутствующие документы заменяют «понятиями» — полезно. По сути, он ратовал за массовую экспроприацию имущества, оправдывая её соображениями общественного блага («это нужно для экономики») и приводя соображения о лесе и щепках («ошибок на самом деле мало, а польза велика»). Если это не коммунистическая аргументация, то что же тогда является коммунистической аргументацией?

Совершенно очевидно, что для банкира тоже есть два вида собственности: «настоящая» собственность банков («вы же понимаете, что банк владеет этой ипотекой, даже если документы не в порядке») и ненастоящая, потешная собственность должников.

Раз мы заговорили о коммунистах, то надо сказать, что человеку, закончившему советский вуз, и потому вынужденному в свое время внимательно читать Маркса, рассуждения о Священных Контрактах (не для всех) и Священной Собственности (не для всех) не могут не напомнить нечто знакомое. А именно, знаменитое место из «Коммунистического манифеста»: Вы приходите в ужас от того, что мы хотим уничтожить частную собственность. Но в вашем нынешнем обществе частная собственность уничтожена для девяти десятых его членов; она существует именно благодаря тому, что не существует для девяти десятых. Иначе говоря, поскольку для большей части населения собственность не существует, то на защиту её никто не выйдет.

Как известно, Маркс оказался плохим пророком: побродив по Европе и миру, уничтожив невероятное количество людей, призрак коммунизма вовсе не привел к мировой революции. Этому было несколько причин, но не последней из них было осознание правящими классами, что да, трудно защищать частную собственность, если она «уничтожена для девяти десятых» членов общества. И New Deal Рузвельта, и европейские преобразования были, по сути, практическим опровержением тезиса Маркса о том, что это уничтожение необходимо для капитализма. Оказалось, что капитализм может существовать и в ситуации, когда настоящая, не потешная собственность есть не у одной десятой, а у девяти десятых общества. Больше того, именно такая ситуация и придает капитализму устойчивость. Поэтому поддержка такой собственности капитализму необходима.

Но время идет, и подрастают новые поколения. И хотя того же Маркса в западных университетах изучают, далеко не все хорошо учатся. Возникает сильный соблазн отобрать у девяти десятых их собственность, чтобы ещё чуть-чуть богаче стала даже не одна десятая, но одна сотая или тысячная часть общества. И в последние десятилетия этот соблазн оказался слишком сильным. Сейчас 1% населения США владеют третью всех богатств страны, а верхние 20% — восемьюдесятью пятью процентами, оставляя на долю 80% населения пятнадцать процентов. Если же рассматривать финансовые накопления, то на долю 80% населения США приходится только 7% (см. статьи [1] и [2]). Но даже эта собственность, как мы видим, рассматривается как «ненастоящая», потешная. То есть опять создается ситуация, когда для подавляющего большинства членов общества собственность не существует.

Что ж, как говорил один из учителей Маркса, Гегель, история учит нас тому, что она ещё никого ничему не научила.