Сергей Будкин: ПриватБанк нужно разделить

Он также участвовал в процессе вхождения на украинский рынок большинства иностранных банков.

В эксклюзивном интервью порталу «Минфин» Сергей Будкин дал оценку развития финансового сектора Украины, рассказал о своем видении будущего государственных и иностранных банков и «дочек» российских госбанков, а также и описал условия, при которых монополизация финансового рынка государством могла бы стать плюсом для экономики.

— По Вашему мнению, на чем можно заработать в Украине, и насколько долгосрочным является этот заработок?

— Я попробую ответить как абстрактный по отношению к Украине инвестор, который приходит и смотрит на некие инвестиционные возможности.

Легче всего ответить на вопрос о том, на чем в Украине нельзя заработать. Прежде всего, скажу, что заработать нельзя на плохих долгах. Да, на этой категории активов в мире делаются реально очень большие деньги, особенно в странах, где ситуация подобна той, что сложилась в Украине (страна, оправившаяся от резкого падения экономики и проявляющая первые признаки экономического роста). Но в нашей стране работа с такими активами не подразумевает участия внешних инвесторов, потому что, как правило, она часто требует значительной доли неформальных договоренностей. Этим Украина отличается от других стран, в которых взыскание плохих долгов — это функция, в значительной степени отделенная от государства, как на уровне однородных масс потребительских кредитов, так и на уровне дефолтных крупных корпоративных кредитов.

У нас же работа с плохими долгами требует наличия способностей и связей, которые есть далеко не у всех. Это в достаточной степени субъективированный бизнес.

— О каких именно связях и способностях идет речь? Что нужно уметь, чтобы заниматься долгами в Украине?

— Чтобы взыскать долг в Польше, нужно пройти процедуру взыскания, которая является полностью механизированным процессом. Во время его прохождения вы практически не сталкиваетесь с каким-либо субъективизмом ни на одном этапе. Даже глубоко просроченные долги в Польше – взыскиваемые, и имеют высокую наполняемость с точки зрения кеша.

В наших условиях долги не имеют очень серьезного наполнения в силу запутанности судебной системы, ограничений по возможностям взыскания, и того, что наше законодательство пребывает в данный момент в состоянии трансформации из пост-советского – в некое будущее законодательство. В Украине эти долги не являются средством заработка.

— Сейчас ряд компаний открывает такой вид бизнеса: заходят в капитал предприятий, которые стали неплательщиками по долгам, потом реанимируют этот бизнес, а затем – перепродают...

— Проекты такого рода могут приносить теоретически высокую прибыль. На практике все упирается в необходимость договориться сразу на входе. Ситуация, которая возможна на Западе, и в которой вы выкупили кредиторскую задолженность предприятия, и стали фактически его экономическим владельцем, в Украине очень редка. Если предприятие вместе с вами будет писать в банки объяснения о причинах неплатежей, ходить по судам, и так далее, то в теории такая ситуация конечно возможна. Но при этом у вас нет плана «Б», к которому можно обратиться в том случае, если отношения с владельцем акций предприятия в процессе такой реструктуризации не заладились. То есть вы выкупаете кредиторскую задолженность, договорившись с бизнесменом-владельцем акций предприятия. Потом этот бизнесмен вас на половине пути «кидает», потому что деньги свои вы уже вложили, и ему от вас никакой пользы нет. И в Украине почти нет вариантов, прийти и принудить его исполнять договоренность. Это главный коммерческий риск ведения такого рода бизнеса в Украине.

— А как это происходит в других странах?

— Во всех странах с развитыми юридическими базами отношений между кредиторами и должниками есть законодательство о банкротстве, которое позволяет заключать соглашение кредитора с должником. Позволяет конвертировать задолженность в часть акционерного капитала, рекапитализировать предприятие, защититься от коммерческих рисков со стороны кредиторов, пока предприятие разрабатывает программу рекапитализации и общается с собственными кредиторами.

Если я на Западе подписал соглашение о work out, и мой заемщик это соглашение нарушил посреди процесса, то я пойду в суд, и суд лишит заемщика защиты от кредиторов, принудит его к исполнению договора. В западном праве есть понятие «принуждения к исполнению договора» — когда вы говорите о том, что вы обязались исполнить некие пункты. Вам это может не нравиться, но раз вы подписались — то будьте добры, исполняйте.

— Летом 2014 года Валерия Гонтарева обещала, что вот-вот будет принято законодательство о защите прав кредиторов. Но даже при том, что в Украине очень сильное банковское лобби, особенного улучшения в этом вопросе до сих пор нет. Почему?

— Банковское лобби сильное, но степень парламентской дезорганизации намного выше. На Раду невозможно повлиять даже в том, чтобы люди хотя бы ходили на заседания. На принятие закона, важного для всех, тратится огромное количество сил и времени. Необходимо договариваться, балансировать различные центры интересов. И это все — ради одного голосования. Это очень неправильный подход.

— На чем еще сегодня нельзя заработать?

— На ценных бумагах. В фондовый рынок Украины я сейчас не верю. Думаю, мы упустили возможность его развития очень давно, и мы вряд ли её вернем. Украинский фондовый рынок создавался американцами как некий карго-культ. Все признаки фондового рынка у нас были: регистраторы, биржи, выпуски акций, и другая инфраструктура с формальными признаками фондового рынка. Но самого фондового рынка не было никогда.

Например, в России фондовый рынок состоялся, потому что у них приватизационный сертификат был обезличенным, его можно было продать. В Польше фондовый рынок состоялся, потому что была огромная часть общества, заинтересованная в его работе.

В Украине же все было сильно осложнено, и эти сложности оправдывались социальной справедливостью: чтобы, мол, никто не продал за бутылку водки свой сертификат, мы сделаем его именным, чтобы получатель инвестиционного сертификата вложил его в какую-то долю приватизируемой госсобственности. Привело это к тому, что у нас не появилось ни инфраструктуры, ни людей, которые бы создали рынок, потому что им нужна была площадка. 90% правил были написаны внешними консультантами, которые понятия не имели о том, что происходит в стране. В результате они оказались нерабочими.

— Как вы оцениваете такой инструмент для инвестиций, как государственные ценные бумаги, которые сегодня наполняют портфели многих банков?

— Без учета Фонда гарантирования вкладов, 54% активов банковской системы контролируются государством. С учетом ФГВ — государство контролирует около трех четвертей банковского рынка. В этой ситуации в принципе рынка государственных ценных бумаг нет. Основным покупателем этих бумаг выступают банки. Пока сами банки являются государственными, рынка не будет.

— Потому что фактически государство покупает у государства?

— Это не вопрос того, кто и что у кого покупает. Рынка нет, если на рынке доминирует одна сила, как бы она ни называлась — государством или могущественным Джорджем Соросом.

Мой знакомый успешно скупал ценные бумаги Албании, и в какой-то момент он стал владельцем 65% выпущенных приватизационных бумаг Албании. Он оказался заложником созданной им же ситуации. Контрагентов не было, и он столкнулся с риском, что ему в какой-то момент сказали в Фонде госимущества: «мы поменяли правила, и вместо того, чтобы давать одну стомиллионную часть государственной собственности на один ваучер, будем давать одну стомиллиардную». Он был слишком успешным, и создал монополию на ровном месте.

У нас такая же ситуация. Степень потенциального искажения рынка очень велика, потому что государство, как ни крути, будет влиять на этот рынок.

— На чем же тогда зарабатывать в нынешней Украине?

— На прямых инвестициях. Люди зарабатывают на новой экономике, на разного рода стартапах. Этому сектору присущи очень высокие риски. Уровень «младенческой смертности» высокий, уровень непрофессионализма – высочайший. Это рулетка, где угадывают из не 36 чисел, а из 3600. Но если вы угадываете, то вы угадываете полностью.

Есть люди, которые зарабатывают на этом достаточно профессионально. Например, Виктория Тигипко управляет крайне профессионально организованным фондом инвестиций в новую экономику, инвестируя не только в страну, но и за пределы страны. Насколько я понимаю, она организовала процесс таким образом, что при высокой степени диверсификации, как по отраслям, так и по количеству компаний, смогла добиться успеха и получить существенный положительный результат.

— Сегодня модно говорить о финтехе. Многие банки хотят идти в финтех. С другой стороны, мобильные операторы развивают свои платежные технологии. Но, по сути, есть один кошелек потребителя, за который все конкурируют. Как вы оцениваете перспективы развития этого направления?

— О финтехе было модно говорить 3 года назад. Сейчас все понимают, что недостаточно просто называться финтехом – нужно зарабатывать деньги. Например, рынок расчетов и платежных систем давно стал очень коммодитизированным, на нём особенно не зарабатывают. Если вспомнить эволюцию банковского бизнеса, то всё начиналось с того, что брали некую плату за РКО, допустим, 2 гривны. Потом развивался клиент-банк, и клиенту говорили: за бумажную квитанцию вы платите 4 гривны, а через клиент-банк это стоит всего 1 гривну.

Потом все поняли, что клиент-банк освобождает много рабочих рук и привязывает к банку клиента. Я не удивлюсь, если в скором будущем за то, что вы пользуетесь услугой какой-то расчетной системы, вам станут еще и доплачивать. Вся логика процесса идет к этому.

— Что Вы думаете о Bitcoin?

— Джей Пи Морган начал распродавать свои акции железных дорог, когда чистильщик его ботинок начал говорить о том, что акции железных дорог начали расти в цене, и в них нужно вкладываться, и когда таксист начал говорить тоже самое. Я понимаю, что на Bitcoin многие люди заработали много денег. Это высокоспекулятивный инструмент, о котором столько говорят, что, похоже, сейчас самое время, чтобы произошла некая коррекция.

— Какие сценарии для будущего «дочек» российских государственных банков в Украине Вы считаете наиболее реалистичными, и почему?

— Классический банковский бизнес в Украине будет еще долго переживать кризис. Под классическим бизнесом я имею в виду торговлю деньгами, — когда собрали деньги на депозиты левой рукой, и выдали их правой рукой, заработав на этом какую-то маржу. Ликвидности в банковской системе много, но спрос на неё ограничен. Одна из причин в том, что весь корпоративный сектор сильно перекредитован, весь капитал корпоратов вследствие падения экономики «съеден». Если предприятие имеет на балансе столько же кредитов, сколько оно имело в 2013 году, то отношение объема продаж к размеру этого кредитного портфеля, отношение капитала предприятия к размеру этого кредитного портфеля, и любые другие показатели, которые считают банки, крайне высоки. Миллион гривен условного предприятия в 2013 году условно составлял 5 показателей EBITDA. Сейчас, из-за того что вся экономика сильно сократилась, это будет уже не 5, а, например, 15 EBITDA. Очевидно, что кредитный комитет любого банка завернет кредитование такого предприятия.

В этих условиях выжить смогут банки, у которых горизонт планирования выше, чем 3-5 лет. Потому что в какой-то момент ситуация изменится. Либо корпоративный сектор начнет зарабатывать деньги, капитализируя прибыль, и придет к положительному результату, воссоздав утраченный капитал. Либо начнут приходить внешние инвестиции, либо появятся возможности мобилизации внутренних инвестиций. Либо будет комбинация всех этих факторов одновременно, и степень закредитованности предприятий уменьшится. Тогда банки смогут снова давать кредиты предприятиям, не опасаясь за безопасность собственных денег.

У российских банков горизонт планирования намного короче, чем 2-3 года. В силу того, что это российские банки. В силу того, что НБУ декларировал, что они не видят будущего российских банков в Украине.

— Есть ли плюсы от того, что государство является монополистом на банковском рынке, и от того, что прошло сильное обесценивание денег?

— Они могли бы быть, если бы была разработанная и поддержанная внешними кредиторами программа какого-либо финансирования государственной экономики Украины. Некий план Маршалла, в котором есть программа централизованного снабжения экономики инвестиционными деньгами. Так как по многим метрикам степень доверия к стране очень низка, то и согласовать эту программу крайне тяжело. Но если бы такой план был согласован, то он потребовал бы наличия большого института перераспределения финансирования. То есть, фактически, крупного государственного банка.

В этом случае пришлось бы, в том числе, поставить государственные банки под контроль международных кредиторов, а степень политической приемлемости этого сейчас нулевая.

— Как получилось, что такие страны как Польша или Мексика, например, получают десятки миллиардов долларов, и эти огромные вливания становятся той кровью, которая питает настоящие преобразования в этих государствах. А Украина торгуется за $1-2 миллиарда, и даже близко не смогла подойти к этим успешным примерам?

— Потому что наша история освоения этих $1-2 миллиардов за последние двадцать с лишним лет очень печальная. Посмотрите, где стоят Мексика и Польша в международных рейтингах ведения бизнеса.

Почему пакет помощи Японии оказался действенным? Потому что японцы полностью осознали, как они отстают от внешнего мира, и начали копировать все западные нормы. Все бюрократы начали носить британские костюмы, с японской тщательностью копировались все процедуры государственного устройства. Сначала эти институты выглядели карго-культами, а потом оказались действующими и эффективными.

— В правительстве регулярно озвучивают планы по продаже долей в госбанках – Укргазбанке, Ощадбанке. Насколько реалистичны такие планы?

— Государство должно решить, сколько банков оно хочет иметь. Если бы у Украины была возможность получить какой-то значимый пакет международной помощи, в несколько десятков миллиардов долларов, то тогда нужно было бы согласовывать режим функционирования госбанков с внешними кредиторами. А также, вполне возможно, не уменьшать, а увеличивать долю государства в банковской системе. Потому что появление частных банков в этом процессе вело бы к очень существенным коррупционным рискам.

Если предположить, что некая группа «эльфов» будет беззаветно реконструировать государство, то им и стране обязательно потребуется государственный банк, который будет очень большим. Просто потому, что все, кто не является «эльфами», будут стремиться на этом процессе восстановления страны заработать.

Иначе госбанки нужны только при наличии государственной стратегии развития банковского сектора. Пока что такого детально проработанного плана нет.

— Что должно происходить с ПриватБанком, по вашему мнению?

— Я не могу детально комментировать текущее состояние ПриватБанка в связи с тем, что мы есть частью консорциума по переговорам с бывшими акционерами ПриватБанка. Вместе с тем, на уровне здравого смысла, ситуация с банком не изменилась за последние три года, когда я впервые публично пытался защитить тезис о том, что Приват – это конгломерат, сумма стоимостей составляющих которого выше, чем единое целое. Я говорил это, когда ПриватБанк был частным, и говорю это теперь, когда он стал государственным. Я считаю, что банк нужно делить. Прежде всего, разделить розничный блок и блок реструктуризированных обязательств предыдущих акционеров.

— На украинском рынке осталось не так много банков с иностранным капиталом. Они больше не заявляют открыто о намерении уйти из Украины, но явно были бы рады воспользоваться любой возможностью, чтобы выйти с нашего рынка. Как Вы считаете, появится ли у них шанс в ближайшее время? У кого из иностранцев наибольшие шансы выйти отсюда с наименьшими потерями?

— Все, кто хотел выйти с рынка, это уже сделали. Какого- то изменения нашего банковского ландшафта с точки зрения западных банков уже не будет. Тут остались те, кто планирует долгосрочно работать на рынке Украины. Значимых событий и потрясений с точки зрения выхода кого-то из иностранных банков я не вижу.

Беседовала Маргарита Ормоцадзе