Де Голь -предатель.Так считали в 1940 году.

Для начала задачка любителям истории.

Кто из генералов Второй мировой известен тем, что перешел на сторону врага, приказал стрелять по своим соотечественникам, был объявлен на родине предателем, приговорен к расстрелу – и тем не менее, сегодня многими почитаем как герой?

Вы думаете, генерал Власов? Нет.

Это генерал де Голль! Герой Франции, много лет избиравшийся президентом страны. Предателем его назвали в 1940 году.

За что?

А за то, что не хотел такого желанного всеми французами мира, а стремился к бесконечной и безнадежной войне. За то, что была ему безразлична судьба полутора миллионов французских военнопленных, страдающих в гитлеровских концлагерях. Ибо мир с фашистской Германией давал им надежду. А продолжение сопротивления — обрекало на гибель.

Всякий ли мир хорош? И всякая ли война с превосходящим технически и численно противником безнадежна? Разве не мучимы сегодня мы этим вопросом? Так же, как мучились им французы 74 года назад?

«ПАРИЖ В РУИНАХ РЕЗУЛЬТАТА НЕ ИЗМЕНИТ»

Шел 1940 год. Над Европой сгущались сумерки необъявленной войны. Бесконечная мощь армад замахнувшегося на мировое господство тирана, парализовала волю политиков. Кто может винить французов, выбравших в эту минуту полной безнадеги своим вождем не молодого выскочку, а уважаемого и мудрого маршала Филиппа Анри Петэна?

Де Голль –популист, у него во Франции нулевая поддержка,-писал в те годы президент Рузвельт премьеру Черчиллю.

А у Петэна она была почти единодушной. Ибо он обещал мир.

Маршал Петэн был героем первой мировой. Настоящим, не бумажным. Он громил немцев под Верденом в 1916 году. Он знал, как их вразумить. Когда угроза войны с Гитлером уже стучалась в страну, по требованию общественности премьер-министр Франции Рейно призвал 84-летнего маршала во власть, назначив вице-премьер-министром.

Но когда серо-зеленые человечки Восточного Соседа в сопровождении гаубиц, танков и бронемашин перешли границу родины, истребляя готовившихся к долгому миру французских солдат, геройский маршал предложил самый надежный способ достижения мира … капитуляцию.

Конечно, слово «капитуляция» не упоминалось. Речь шла о невинной вещи — перемирии. Немцы систематически разрушают Францию, сказал Петэн, и его долг – спасти остальную часть страны. «Мы не в состоянии воевать с агрессором. У нас не остается ничего, кроме того, чтобы договариваться с Гитлером».

Оппонентов у него было мало.

Разве что молодой замминистра обороны де Голль, да…премьер министр Великобритании Черчилль, посетивший в то тяжелое время Францию. «Я подчеркивал,-пишет он в мемуарах,- какой огромной способностью изматывать силы вторгающейся армии обладает оборона большого города дом за домом. Я напомнил маршалу слова Клемансо: «Я буду сражаться перед Парижем, в Париже и за Парижем». Но Петэн был спокоен. «Можно, сказал он, превратить Париж в руины, но это не изменит конечного результата».

Хорошо быть советчиком, если между тобой и Гитлером Ла Манш, думали, наверное, французы. А согласился бы «сэр» вести уличные бои в своем Лондоне? Зная дальнейшие действия английского премьера, скажу: Черчилль — согласился бы!

«ПОСЛЕ ПОРАЖЕНИЯ НАДО НЕ ЗАБЫВАТЬ О ПОРЯДКЕ»

14 июня оккупанты триумфально вошли в Париж. Французское правительство бежало.15 июня в Бордо на заседании совета министров лидеры Франции пытались убедить самих себя в необходимости «помириться с Гитлером».

Черчилль с едкой иронией описал эту трагикомедию французской элиты. Главнокомандующий французскими войсками, бездарно прозевавший возможность контрнаступления, генерал Вейган выдвинул убойный аргумент за немедленную капитуляцию: «Пока еще французская армия остается достаточно дисциплинированной и сильной… надо поддерживать порядок внутри страны после поражения. Иначе будет анархия».

Вице-премьер Лаваль (позже — любимчик Гитлера) пошел дальше: «Франция не только должна заключить мир с Германией, но и перейти на другую сторону; она должна стать союзником завоевателя и закончить войну на стороне победителя».

Как всегда в подобных случаях, больше всего виноваты оказались союзники. Англичан упрекали, что те не помогли самолетами, артиллерией, мало выставили дивизий… «Интересное ведение войны,- комметирует ситуацию Черчилль.- Просят самолетов и одновременно договариваются о капитуляции».

(А мы удивляемся: почему нам сегодня те же англичане ничего не дают!)

Чем милее становился образ Гитлера, тем уродливее «образина вчерашнего соратника». Генерал Вейган: «В три недели Англии свернут шею, как цыпленку». Петэн: «Союз с Великобританией равносилен «соитию с трупом». Лидер парламентской фракции националистов Жан Ибарнегарэ: «Лучше быть нацистской провинцией! По крайней мере, мы знаем, что это значит».

Лучше быть нацистской провинцией… Этим все сказано.

Тогда еще не знали понятия «Стокгольмский синдром», но «синдром Бордо» уже развивался…

«ВСЕ ГАРСОНЫ И РЕСТОРАТОРЫ ХОТЕЛИ ОДНОГО — ПЕРЕМИРИЯ»

16 июня Петэн становится премьером, 17 июня обращается по радио к нации. Он призвал французов «прекратить борьбу» и через испанское посольство обратился к Германии с предложением заключить перемирие.

Очевидцы утверждают, что «простые люди встретили весть с нескрываемой радостью». В одной из работ нашел цитату из воспоминаний русского писателя-эмигранта Романа Гуля: «Все: крестьяне, виноградари, ремесленники, бакалейщики, рестораторы, гарсоны кафе, парикмахеры и бегущие, как сброд, солдаты — все хотели одного — что угодно, только чтоб кончилось это падение в бездонную бездну… У всех на уме было одно слово — «армистис» (перемирие), что означало, что немцы не пойдут на юг Франции, не придут сюда, не расквартируют здесь свои войска, не будут забирать скот, хлеб, виноград, вино… Бежавший из Франции в Лондон де Голль, хотевший сопротивления во что бы то ни стало, в тот момент был, увы, не с Францией, не с народом. С народом был Петэн».

Оставленный без Парижа, маршал окопался в курортном Виши, где 10 июля парламентарии 569-ю голосами «за» при 80 «против» приняли конституционный закон, передававший ему всю полноту власти.

Народ, наконец, получил то, что просил: главного ответственного за мир с врагом. С неограниченными полномочиями. А стало быть и с неограниченной ответственностью. С которого потом можно спросить по полной…

Подписание перемирия с Гитлером 22 июня 1940 года было обставлено унизительно (в том же салон-вагоне и на том же месте, в Компьенском лесу, где более 20 лет назад немцы подписали собственную капитуляцию). И на первый взгляд, условия мира были сносными. Страна разделялась на оккупированную немцами зону со «специальным статусом» и центром в Париже, и «свободный» юг со столицей в Виши. Французская армия, за исключением 100000 человек, должна была быть распущена.

Перемирие означало конец войны для Франции. Черчилль позже объяснил мотивы Петэна: «Часть страны могла оставаться неоккупированной и часть армии свободной. А вот в случае продолжения войны за морем все, кто не успел бежать из Франции, были бы увезены в Германию в качестве военнопленных», — пишет Черчилль.

Тем не менее, в немецких лагерях оставалось 1,5 миллиона военнопленных французов. Именно заботой о жизни солдат многие и тогда, и потом объясняли договоренности Петэна с Гитлером.

Действительно, не без ведома и согласия маршала многие пленные были освобождены. Но зато 750 тысяч других французов вразрез с пунктами соглашения были отправлены на принудительные работы в Германию.

Маршал не знал, что сказать на это своему народу.

«КАК ПОДОБАЕТ ДВУМ СОЛДАТАМ...»

Старик жил моральными категориями первой мировой войны, где солдаты и офицеры проявляли благородство и верность слову. И он поверил Гитлеру, как ветерану «той» войны. Его призыв к фюреру о перемирии начинался словами: «Теперь мы с Вами, как и подобает двум солдатам...».

Гитлер тоже всячески подчеркивал свое уважение к Петэну: «Я счастлив, пожать руку французу, который не несет ответственности за эту войну». Он охотно шел на уступки. Гитлер вообще был мастак договариваться, ибо никогда не выполнял обещанного. Пока он лобызался с маршалом, в генштабе готовили подробный план оккупации свободной зоны Франции под кодовым названием «Аттила», пишет Черчилль, и соответствующая директива была отдана Гитлером уже 10 декабря 1940 года.

Цель гитлеровских лобызаний была меркантильней некуда – толкнуть Францию на войну с Англией. Формально оставив французский флот под руководством Петэна, Гитлер всячески пытался заставить маршала напасть на бывших союзников. Тот упирался, но и флот не уводил куда-нибудь подальше, в одну из колоний. В результате, чтобы не отдавать немцам, англичане уничтожили французские корабли на рейде одного из Алжирских портов. Петэн в ответ дал приказ бомбить Гибралтар.

Гитлер был доволен.

Знал ли маршал, что попросив у Гитлера мира, он фактически взял билет на войну? Только теперь уже против тех, кого он предал, подписав меморандумы и договора с диктатором? Знал. И пытался пассивно сопротивляться.

Подмахнув с кривой улыбочкой очередной антианглийский договор с фюрером и дуче, он заявлял в Виши в узком кругу: «Понадобится шесть месяцев для обсуждения этой программы и еще шесть месяцев для того, чтобы забыть о ней».

«МЫ ДОГОВОРИЛИСЬ О… КОЛЛАБОРАЦИОНИЗМЕ»

Был, однако, один нюанс. Петэн был единственным из легитимных лидеров оккупированных немцами стран, который не просто подписал соглашение о мире, но, фактически, признал законной аннексию части своей территории. Включая Париж. В обмен на тот самый долгожданный мир! Мало того, он согласился «строить» с Гитлером «новый европейский порядок», пошел на сотрудничество с тираном и захватчиком.

Сотрудничество – вот ключевое слово!

После личной встречи с Гитлером в октябре 1940 года, Петэн выступил с обращением: «Французы, сказал он, я принял приглашение фюрера по свободной воле. Я не подвергался какому-либо «диктату», какому-либо давлению с его стороны. Мы договорились о сотрудничестве между нашими двумя странами. Надо мной одним свершит свой суд история. До сих пор я говорил с вами как отец, сегодня я говорю с вами как глава нации. Следуйте за мной! Храните вашу веру в вечную Францию!»

Какое красивое слово ввел в свой политический лексикон Петэн – «сотрудничество»! По-французски: «collaborer». Он не раз смаковал его, выступая перед соотечественниками.

От него оно и пошло гулять по миру — «коллаборационизм». Только почему-то не в значении триумфального перехода от войны к миру. А как клеймо преступного сотрудничества с врагом.

Желающих «посотрудничать» вместе с маршалом оказалось немало. Около миллиона французов были госслужащими в годы войны и сотрудничали с оккупантами. Только штатный состав французской милиции (аналог гестапо) составлял 32 тыс. человек. И они, что характерно, вовсе не чувствовали себя предателями. А, как бы патриотами, поставившими интересы нации выше собственных эфемерных свобод.

По поводу свобод – это было в какой-то мере справедливым. Придя к власти, Петэн их существенно урезал. Государство, построенное маршалом, очень быстро стало авторитарным. В нем не было места демократии, свободе печати. Зато культ личности маршала был налицо.

Сегодня историки так и не пришли к единому выводу: а был ли Петэн убежденным фашистом?

Думаю, все дело в другом. Невозможно сотрудничать с гитлером (как бы не именовалась его очередная реинкарнация) и оставаться демократом.

Согласно поправкам во французскую конституцию, республиканский лозунг «Свобода, Равенство, Братство» уступил место девизу «Труд, Семья, Отечество». Разве может быть иначе в стране, над которой навис фашизм? Если политическая жизнь запрещена, где еще проявить себя человеку?

Разве не об этих «малых» ценностях писали наши моральные авторитеты во времена, когда казалось что Янукович — навсегда? Не об этом ли пел Вакарчук?

«Наше поражение стало результатом нашей распущенности. Состояние вседозволенности разрушило все, что было создано духом жертвенности. Поэтому я призываю вас в первую очередь к интеллектуальному и моральному возрождению»- говорил Петэн, выступая по радио. И тут он поступал так же как все. Когда в стране все плохо, разве предатели-политики виноваты? Нет – гомосеки, кружевные трусы и прочее падение нравов.

После борьбы за мораль, маршал перешел к борьбе с евреями. Мог ли он поступить иначе, «замирившись» с Гитлером? Начинал осторожно – с ограничения их избирательных и образовательных прав. А закончилось все фабриками смерти. Из проживавших в 1939 году во Франции 350 тыс. евреев в концлагеря было отправлено 150 тыс., в том числе 20 тыс. детей. После освобождения вернулось около 3 тыс. человек — остальные погибли. И это тоже цена мира с Гитлером.

Сам маршал и его сторонники искренне верили: уступки Германии необходимы, чтобы спасти государственность, выиграть время и накопить силы для национального возрождения.

«Я ТОЖЕ РАСЧИЩАЛ ПУТЬ…»

11 ноября 1942 года гитлеровская армия согласно плану «Атилла» перешла демаркационную линию и оккупировала юг Франции. Глава Французского государства превратился в чисто декоративную фигуру. В 1944-м немцы силой вывезли его в Германию.

А «популист» де Голль в это время победно вернулся на родину во главе войск «Свободной Франции».

В феврале 1945-го Петен был арестован и вскоре предстал перед судом. Историки пишут, что маршал был уверен в оправдательном вердикте, ведь мир с Гитлером спас Францию: «В то время когда генерал де Голль вел борьбу за пределами родины, я также расчищал путь к освобождению… Если бы я не сохранил Францию, то нечего бы было освобождать, разве что руины и кладбища».

Однако верховный суд признал маршала виновным в измене и приговорил к расстрелу. Два дня спустя генерал де Голль, некогда служивший под началом Петэна, заменил смертный приговор пожизненным заключением в крепости на острове Иль-д-Йе.

Бывший национальный герой умер в тюрьме в 1951 году в возрасте 95 лет. С репутацией изменника родины. Некоторые его соотечественники зло переиначили фамилию, называя «Пютеном» (putane — шлюха). «Надо мной одним свершит свой суд история!» — пафосно вещал он, подписывая договор с Гитлером. Он не знал, как был прав…

Может быть, понимая это, де Голль и не дал его расстрелять?

Народ – странное цивилизационное образование. Когда настают тяжкие времена и приносятся кровавые жертвы, он превращается в обывателя и боготворит того, кто освободил его от этих жертв, кто принес на родную землю мир. Мир любой ценой.

А после войны народ вновь становится нацией. Беспощадно спрашивающей за каждый сантиметр отданной супостату родной земли, за каждую минуту позора и плена. Приговор Петэну просто не мог быть иным.

Но и тем, кто пошел за ним, тоже не было пощады. Только за 1945 год в ходе люстрации государственного аппарата было репрессировано 40 тыс. коллаборационистов. 2 тысячи казнены. Некоторые историки доводят общее число пострадавших от наступившей «справедливости» до 2 миллионов.

Что предпочесть? Войну до последней капли крови — с катастрофическими разрушениями и гибелью миллионов людей? Или капитуляцию с сохранением жизней, части территории, культурного наследства?

Как-то давно, в Праге местный историк сказал мне: «Считается, что Чехия не выиграла ни одной войны. Но, несмотря на это, она стала успешной демократической страной, сохранив свою архитектуру, культуру историю».

Гитлер оккупировал Чехословакию так же, как и отчаянно сражавшуюся Польшу. Но Чехия, практически не сопротивлялась. Как и Франция Петэна. А Польша была разрушена и истреблена. Теперь все они в Европейском союзе. И у всех равные права. Нужно ли было тогда, в 1939-м, стоять на смерть? И если нужно, то кому?

Не буду проводить параллели с нашей действительностью. История их сама проведет.(с)