«Валютное управление» (currency board)

Раздел взят из статьи Б. Львина «О некоторых вопросах банковской и денежной системы». Раздел 1 (Банковская система с частичным резервированием) я уже осветил.

Статья опубликована в журнале «Вопросы экономики», 11.1998г.
Один из наиболее устойчивых мифов современности — это миф о банковской системе и центральном банке. Он разделяется практически всеми экономистами, журналистами и политиками современной России, не подвергается ни малейшему сомнению и служит обоснованием разрушительной экономической политики. Критика с позиций австрийской экономической школы. Борис Львин

Эту тему пришлось «выдернуть» из статьи, чтобы не возникало вопросов по сути: а что такое Currency board (следующая тема «Currency board – прежде и теперь»), поскольку многие под этим подразумевают чисто арифметическое деление для определения курса национальной валюты. Итак, далее статья.

4. «Валютное управление» (currency board)

На этом фоне за последние десять лет произошел важнейший идеологический прорыв в вопросах денежной политики и организации центральных банков. Речь идет о появлении нового режима — так называемого режима «валютного управления» (перевод английского выражения «currency board» неустоявшийся — возможны варианты типа «валютной управы», «механизма стопроцентного резервирования» и т.д.) Интересно, что с теоретической точки зрения в этом прорыве не было ничего нового по сравнению с тем, что писали последователи австрийской школы и двадцать, и сорок лет назад.

Суть данной системы состоит в том, что все обязательства центрального банка (денежная база) полностью покрыты резервами в определенной иностранной валюте — чаще всего в долларах. Фактически центральный банк отказывается от своих так называемых дискреционных прав, то есть прав по регулированию размера денег в экономике. Его денежная политика становится полностью пассивной, она перестает быть политикой в подлинном смысле слова. Центральный банк просто обменивает национальную валюту на иностранную валюту-«якорь» и наоборот.

Такой подход можно приветствовать с этической точки зрения — чем меньше дискреционных прав у государства, тем больше свобод у его граждан. Такой подход можно приветствовать и с экономической точки зрения — вместо ненадежной и, как правило, конфискационной денежной политики национального центрального банка граждане могут рассчитывать на более предсказуемую денежную политику, проводимую в стране-«якоре». Иначе говоря, граждане страны с «валютным управлением» могут бесплатно наслаждаться плодами демократического и либерального контроля, которое американское общество осуществляет за деятельностью Федеральной резервной системы. (Заметьте сногсшибательное замечание Б. Львина. Это как использовать все преимущества США относительно украинской денежной единицы в Украине и проживать тоже в Украине. Естественно, чтобы получить преимущества США в остальном — придется изрядно потрудиться. Автор блога.)

Мы сказали «бесплатно» — но ведь многие утверждают, что введение «валютного управления» связано с многочисленными трудностями и издержками. На самом деле все упирается в вопрос, что считать «издержками».

Одним из основных условий и результатов системы «валютного управления» является то, что резко ограничиваются заемные возможности бюджета. Центральный банк уже не может осуществлять неограниченную поддержку государственного кредита. Реалистичное «валютное управление» требует, чтобы государственный бюджет постоянно сводился без дефицита; более того, желателен даже небольшой профицит для формирования чрезвычайных фондов правительства на случай непредвиденных бедствий и трудностей. Соответственно, правительство вынуждено сокращать финансирование каких-то направлений. Точно так же резко ужесточается кредитная политика коммерческих банков. К формированию своего кредитного портфеля они уже не могут подходить так же беззаботно, как раньше. А если учесть, что для очень многих стран характерен так называемый квази-фискальный дефицит (то есть когда правительство просит или заставляет банки предоставлять кредит тем или иным отраслям и предприятиям, несмотря на повышенный риск или низкую доходность такого кредитования — тем самым коммерческие банки замещают скрытые расходы бюджета), то неожиданная потеря привычных доходов для ряда групп населения оказывается резкой и чувствительной. (Именно это произошло совсем недавно с госбанками, которым продали ОВГЗ на 15 млрд. грн., но без монетизации. Это самый яркий последний пример, как правительство залазит в карман к вкладчикам. Это, опять же, очередной аргумент в пользу государственной пирамиды. Ибо деньги для правительства госбанки взяли из депозитов граждан. «Дефіцит державного бюджету 2015 року, за попередніми оцінками, перевищує 110 млрд. грн. або 6,1% до ВВП», пишет В. Пинзенык в Фейсбуке. А это и есть частично скрытый дефицит бюджета. Авт.)

Конечно, эти доходы и раньше не появлялись из ничего — они собирались с остальной части населения, чаще всего посредством инфляционного налога. Но выигрыш от сокращения этих расходов более или менее равномерно распределен между многими, тогда как потери сильно сконцентированы. А, как известно, в определенных ситуациях люди склонны гораздо более громко заявлять о своих потерях, чем о своих выросших доходах. Отношения с государством — важнейшая из таких ситуаций.

Более того, прекращение инфляционного обложения наиболее благотворно сказывается на самых низкообеспеченных слоях населения. Но их голос мало слышен в средствах массовой информации. С другой стороны, значительная доля представителей интеллектуальных профессий — журналистов, преподавателей, юристов, чиновников — живет за счет перераспределения бюджетных доходов. Им есть на что жаловаться — а возможности громко заявить о своих проблемах у них имеются.

Есть и еще один аспект, психологически очень важный в период перехода к денежной стабильности. Длительная инфляция и бюджетный дефицит особенно вредны тем, что провоцируют так называемое «проедание капитала». Суть его заключается в том, что на текущее потребление в обществе тратится слишком большая часть дохода, а на восстановление капитала, — то есть всего запаса материальных благ длительного пользования, — слишком мало. Не случайно соблазн инфляционного «благосостояния» чаще всего встречается среди народов, уже достигших определенной степени богатства. Инфляция позволяет временно обеспечить повышенные текущие доходы, маскируя фактическое изнашивание машинного парка, зданий, дорог и т.д. (Это относится к РФ. Именно сейчас наступает расплата. Авт.)

В результате одной из задач послеинфляционной стабилизации становится восстановление капитального богатства нации — за счет, естественно, текущего потребления (а за счет чего же еще может создаваться капитальное богатства?). Ситуация аналогична ситуации человека, длительное время пропивающего все свое накопленное благосостояние — отказывающегося от починки мебели, ремонта дома, повышения собственной профессиональной квалификации. В конце концов, он будет вынужден восстановить все то, что бездумно растратил во время «веселой жизни» — конечно, за счет сокращения своих текущих расходов на отдых и развлечения. (Ах, как это актуально сейчас для РФ. Авт.) В случае индивидуального человека эта проблема совершенно ясна. Но экономическая статистика отражает ее совершенно неудовлетворительно. Она фиксирует падение личного потребления и прочие неприятные факты и немедленно начинает бить в набат о том, как «реформистские догматики грабят народ».

Наконец, говоря о «валютных управлениях», следует сказать пару слов об их историческом происхождении. Как представляется, само использование этого выражения (currency board) вносит искажающее воздействие в вопрос о сути подобной денежной системы. Дело в том, что с середины прошлого века (вплоть до 50-х годов нынешнего) так традиционно назывались эмиссионные институты многочисленных английских колоний — причем именно тех, которые были лишены представительного самоуправления (именно поэтому «валютных управлений» не было, скажем, в Австралии и Канаде). Имелось в виду, что в отсутствие общественного контроля частная эмиссия бумажных денег склонна порождать злоупотребления; во избежание этих злоупотреблений выпускать банкноты разрешалось только особым государственным органам, которые не выдавали кредитов и не принимали депозитов. Тогда не задумывались над какими-то другими преимущества этого механизма по сравнению с традиционными в то время системами, основывавшимися либо на частной эмиссии банкнот, либо на монополизации эмиссии каким-то одним, — центральным, — банком.

Подлинная история «валютных управлений» должна начинаться, поэтому, с ноября 1899 года, когда в Аргентине было объявлено, что выпуск новых банкнот будет производиться так называемой «Обменная касса» (Caja de Conversion) только при условии стопроцентного резервирования золотом. Период первого аргентинского «валютного управления» — с 1899 по 1914 год, когда начало мировой войны вызвало отток золота и прекращение конвертируемости — стал временем наиболее динамичного экономического роста и процветания страны. Именно из этого опыта исходили современные аргентинские реформаторы, вводя нынешнее, третье по счету, «валютное управление» (второе существовало с 1925 по 1929 год).

Общей чертой всех — или почти всех — «валютных управлений» нашего столетия было то, что вводились они в момент серьезного кризиса, когда другие, более традиционные механизмы денежной политики, очевидно, не срабатывали. Иными словами, за «валютными управлениями» стояли не столько теоретические рассуждения, сколько жизненная необходимость. В результате реальные «валютные управления» нередко отличались от своего идеального образа. Правительства и центральные банки с трудом отказывались от широких прав по выпуску необеспеченных денег (по-английски «fiat money», «указные деньги») и старались закрепить хоть какие-то законодательные лазейки для административного воздействия на объем денежного обращения.

Тем не менее, можно отчетливо выделить группу стран, где денежная политика либо руководствуется законодательно оформленным «валютным управлением» (Гонконг, Аргентина, Эстония, Литва, Болгария), либо фактически близко следует ее принципам (Тайвань, Сингапур, Латвия). Эти страны выделяются тем, что денежная база у них полностью обеспечена резервами в ведущих мировых валютах (обычно доллар или немецкая марка). Такая высокая степень резервирования резко ограничивает реальные возможности центрального банка (следует заметить, что в наше время наличие своего центрального, или национального, банка повсеместно — хотя и ошибочно — воспринимается как необходимый атрибут национального суверенитета, наряду с флагом и членством в ООН; в результате даже перешедшие на режим «валютного управления» страны не посягают на название и некоторые традиционные признаки центрального банка).

Легко заметить, что страны с «валютным управлением» особенно сильно интегрированы в международную торговлю (в случае прибалтийских государств это, собственно, было одной из целей установления «валютного управления»; в Аргентине этот эффект проявляется в меньшей степени). Чем более активно участвует страна в мировой торговле — тем более активно пользуется она преимуществами международного разделения труда, тем более эффективно используются ее природные, промышленные, транспортные, интеллектуальные ресурсы, тем быстрее растет процветание ее граждан.

Режим «валютного управления» практически исключает массированный выпуск внутреннего государственного долга. Таким образом, валютный рынок и рынок государственного долга в этих странах почти полностью отсутствуют (точнее сказать, там нет рынка своей национальной валюты и своего национального долга). Предприниматели этих стран уже не могут зарабатывать на валютной и долговой «игре»; они вынуждены идти на подлинный рынок, производящий продукцию для удовлетворения спроса населения. (Ах, как это характерно сейчас для Украины. Именно финансовые организации, приближенные к власти, зарабатывают колоссальные суммы на спекуляциях ЦБ правительства. Да и прочие не прочь подзаработать. На минфине для них создали даже специальный валютный форум. Авт.)

Наконец, коммерческие банки в этих странах уже не могут рассчитывать на масштабную поддержку со стороны центрального банка. В принципе, еще с конца прошлого века принято было считать, что такая поддержка является важнейшей задачей центрального банка (по-английски — lender-of-last-resort function) — так что центральный банк, принципиально отказывающийся от такой поддержки, сохраняет свое звание уже не вполне справедливо. Для коммерческих банков это означает гораздо более осторожный подход к своей кредитной практике. Банки в этих странах оказываются в среднем более надежными, менее склонными к авантюрным рискованным операциям. Как правило, конечно, эта похвальная осторожность приходит не сразу — «валютное управление» должно сперва доказать свою принципиальную приверженность принципу стопроцентного резервирования в ситуации банковских крахов. Иначе говоря, чтобы банки вели себя ответственным образом, приходится допустить крах одного или нескольких из них. Но ведь это нормальная практика капитализма: не случайно банкротства в небанковском секторе ведущих капиталистических стран — гораздо более частое явление, нежели закрытие банков, прикрытых щитом центрального банка. (Не удержусь от реплики. Кажется, и в НБУ проявляется это важное понимание. Точнее – под дулом пистолета МВФ. Невозможно достаточно долго сжигать государственные деньги, растрачивая их на рефинансирование всем и вся. Скажу больше. Именно сейчас МВФ берет под жесткий контроль НБУ и не позволит ему рефинансировать банки и впредь, поскольку под угрозой стает возможность погашения в будущем уже полученных займов от МВФ. Т.е., я уверен, что банки спасать впредь не будут не потому, что НБУ не захочет этого делать, а потому, что ему этого не позволят сделать. Вот почему миф, что большой будут спасать в любом случае, нужно переосмыслить. Вот и госбанки выкупили ОВГЗ на 15 млрд. грн., но НБУ нет, не незахотел, а не смог монетизировать эти ЦБ. Ему просто запретили! А ведь раньше НБУ покупал, причем легко! По сути, это превращение Украины в валютную колонию США.)

Продолжение следует…