Эмпирика и психология: 8 передовых ученых рассказывают об экономике

В своем пламенном обвинительном акте, написанном год спустя после коллапса банка Lehman Borthers, Пол Кругман писал:

«Основной причиной профессиональной неудачи в сфере экономики явилось желание применить всеобъемлющий и интеллектуально элегантный подход, который в то же время позволил бы экономистам пощеголять их математическим мастерством. Увы, это сентиментально-романтическое видение экономики привело большинство людей, ею занимающихся, к полному игнорированию факторов, из-за которых все могло пойти не по плану. Экономисты не придали значения человеческому фактору, проблеме институтов вне их компетенции, несовершенству рынка, наконец, опасностям положения, при котором законодатели не верят написанным ими же законам».

В прошлом августе Грэм Макстон опубликовал книгу, в которой утверждал, что «современная экономика доказала свою несостоятельность», и в апреле этого года газета New York Times провела круглый стол, посвященный вопросу о том, «как преподавание экономики должно измениться в соответствии с финансовым кризисом».

Все эти поиски смысла жизни привели, в конечном итоге, к созданию организаций наподобие Института нового экономического мышления, а также подогреванию и без того горячих дискуссий об альтернативных расчетах колеблющегося экономического благополучия государств. В прошлом июле, например, Генеральная Ассамблея ООН приняла резолюцию, утверждающую, что «индикатор ВВП изначально не был создан для и, соответственно, не может адекватно отражать довольство и благосостояние граждан».

Для того чтобы почувствовать пульс развития вышеозначенной сферы, автор интернет-издания Bigthink.ru Али Уайн попросил восьмерых молодых экономистов мирового уровня рассказать о вопросах в экономике, на сегодняшний момент остающихся без ответов, и о том, чего можно ожидать в связи с этим в ближайшие пару десятилетий.

Гита Гопинаф
Гарвардский Университет, 40 лет

Все страны стремятся достичь постоянного экономического роста без резких падений. Как именно этого добиться — остается вопросом, который особенно заострился в свете недавнего кризиса. В мире, который все больше и больше тяготеет к глобализации, поиск ответа обязательно потребует глубокого понимания трех интересующих меня аспектов. Во-первых, нам нужна лучшая взаимосвязь между странами в вопросах торговли, финансов и макроэкономической политики. Кризис в странах евро выносит это на повестку дня. Сложные взаимоотношения стран-участниц Евросоюза через банковскую систему, торговлю и единую валютную систему — центральные факторы имеющегося сейчас правительственного долга и возрастающего кризиса в регионе. В то время как торговые связи более-менее понятны, движения финансов остаются проблемой.

Во-вторых, понимание глобальной экономики требует тонкого понимания экономических различий между государствами. В прошлом исследования в основном рассматривали взаимосвязи между экономическими системами, схожими в уровне своего развития и институтах.

Однако сейчас наибольший интерес представляют отношения между развитыми и быстро развивающимися экономиками, между странами с различными экономическими институтами. Вопросы, связанные с так называемыми глобальным дисбалансом, валютными войнами и контролем капитала, упираются напрямую в проблемы отношений различных стран.

В-третьих, знание об асимметрии международной валютной системы — с выдающимся положением доллара в торговле и финансовых трансакциях — совершенно необходимо для понимания шоков в экономике. Мое исследование показало, что международные цены, вне зависимости от того, в какой они валюте, очень незначительно отвечают на колебания курса. Так как доллар — доминирующая торговая валюта, то это означает, что изменения курса влияют на инфляцию импортных цен США в значительно меньшей степени по сравнению со всеми остальными странами.

Обращение к этим сферам потребует больших продвижений в теории и эмпирической работе, подробной информации о ценах, торговле и движении капитала.

Николас Блум
Стэнфордский унивеситет, 39 лет

Почему развивающиеся страны бедны? С точки зрения влияния на развитие человечества в мировом масштабе, мне кажется, это на данный момент самый главный экономический вопрос. Думаю, ответ на него очень сложен и состоит из множества факторов, связанных с историей, географией, просто удачей и т.д. Я сам работаю в сфере управления, и мне ясно, что люди в развивающихся странах бедны, потому что у них низкие жалования, а жалования у них низкие, потому что фирмы непродуктивны, фирмы же, похоже, непродуктивны в основном из-за неумелого руководства. Рабочий в Индии получает за неделю в среднем столько, сколько в США рабочий получает в среднем за полдня. И тут важно то, что управление фабриками в Индии оставляет желать лучшего: техника не обновляется, материалы тратятся впустую, нередки кражи из-за того, что оборудование не подвергается никакому мониторингу, брак порождает неисправности и так далее. Наш проект с World Bank показал на примере отдельных исследований, что простые советы по управленческой части, данные индийским фабрикам, увеличили их продуктивность на 20 %, и я подозреваю, что цифра вроде 200 % может быть достигнута со временем.

Для развитых стран основной вопрос на сегодня, пожалуй, — как возобновить свой рост? Здесь следует учесть целый ряд факторов — вопросы инноваций, сокращения расходов и т.д. Я лучше всего разбираюсь в быстротечной стороне этого вопроса, неуверенности контрольной политики. Особенность, к которой много внимания привлекают в последнее время политики и средства массовой информации, состоит в том, что рост нивелируется насаждаемой неуверенностью. В общем и целом юридические и физические лица в США и Европе воздерживаются от трат до тех пор, пока ситуация окончательно не прояснится с налогами, расходами и (чуть реже) законодательными актами на ближайший год. В США выборы 2012-го года подогревают атмосферу неуверенности, в то время как в Европе причиной тому же служат непрекращающаяся волна выборов и уходящие одно за другим в отставку правительства.

Я не думаю, что в обозримом будущем произойдет какой-нибудь прорыв. Прогресс, скорее всего, будет становиться все более эмпирическим — просто из-за того, что все больше информации становится доступно, и ее все легче обрабатывать и анализировать посредством компьютерных вычислений (так что практика сейчас развивается быстрее, чем теория). Прогресс этот также затронет целый ряд различных сфер влияния. Так что экономика проделала долгий путь от викторианской модели науки, когда какой-нибудь гений мог изобрести за выходные в собственном доме паровой двигатель, к индустриальной, при которой изобретение получается из тысяч мельчайших шагов, предпринятых самыми разными исследователями.

Радж Четти
Гарвардский университет, 32 года

Многие экономисты озабочены сейчас двумя основными вопросами — как увеличить показатели экономического роста и общего благосостояния с одной стороны и как сократить показатель бедности — с другой. Несчетное количество механизмов — налоги, образование, здравоохранение — было направлено на достижение этих двух перспектив. Одна из основных задач для нас сегодня — вычислить достижения каждого из этих механизмов с тем, чтобы понять, какие из них на самом деле работают, а какие — нет.

Обычное состояние экономики было описано шуткой, в которой встречаются десять экономистов, каждый из которых имеет свои представления о мировом порядке вещей, но ни одно из них не подкреплено фактами. Глядя в будущее, я более всего прельщаюсь идеей получить точные и доказанные на практике знания о том, какие методы принесли наилучшие экономические плоды. Я с особенным оптимизмом смотрю на расширение доступа к большим административным базам данных, таким, как данные о заработной плате из баз социальной безопасности или показатели успеваемости учеников из школ. Я надеюсь, они предоставят нам своего рода доказательства, которые позволят протестировать теории и оценить ключевые параметры экономических моделей. Хотя теория будет играть важную роль в проведении этого исследования, его предположения и заключения будут преимущественно основываться на методе эмпирическом.

В этой необъятной области я планирую сконцентрировать внимание на двух проектах в течение ближайших нескольких лет. Первый попытается определить основные факторы межвозрастной мобильности, с упором на определение методов, повышающих равенство возможностей. Следует ли уделять время вопросу о повышении доступности высшего образования? Менять структуру начальной школы? Переоценивать налоговые сборы? Другой проект будет посвящен изучению влияния поведенческой экономики на методологию. Хотя существует достаточно доказательств того, что люди далеко не всегда действуют в своих поступках рационально, мы не располагаем большими знаниями о том, как же именно они себя ведут в таком случае, и какое влияние все это оказывает на экономические методы. Я надеюсь преуспеть на этом фронте, концентрируясь на том, как создать эффективные экономические модели, побуждающие людей к адекватной экономии средств в расчете, например, на пенсионный возраст.

Гаути Эггертсон
Федеральный резервный банк Нью-Йорка, 37 лет

Я думаю, что недавний мировой кризис вернул на повестку дня основы макроэкономики: иными словами, на свет всплыли традиционные вопросы о валютной и налоговой политиках, направленных на устранение безработицы и получение контроля над инфляцией. Подобные темы еще совсем недавно были немодными в среде экономистов, несмотря на то что по большей части вопросы, связанные с ними, оставались без ответов. Некоторые даже успели получить докторскую степень, не имея ни малейшего представления, скажем, о том, какую роль играет (и играет ли вообще!) государство в стабилизации бизнес-кругов, а также о влиянии законодательных актов в этой области. Вместо того, большое распространение получили более камерные вопросы, с которыми справиться представлялось значительно легче хотя бы потому, что информации по ним было предостаточно, а ответы на них находились исчерпывающие.

Мне кажется, соответственно, что если заглянуть в будущее лет на двадцать вперед, то мы обнаружим там подвижку в сторону изучения базовых, методологических вопросов макроэкономики — таких, как оптимизация валютных сфер, управление банков, особенности и движение рынка, автоматические стабилизаторы — словом, все то, что обладает силой поменять курс истории. Я считаю, что в прошлом было два события подобного масштаба, сформировавших отрасль подобным образом. Как дисциплина микроэкономика была сформирована в ответ на Великую Депрессию и дала начало кейнсианству. Рациональная же революция произошла в макроэкономике в связи с ужасной инфляцией 1970-х.

Возможно, на самом деле последние десятилетия видели интеграцию макроэкономики, уходящую своими корнями еще в 1970-е и 1980-е годы и построенную на кейнсианской модели времен Великой Депрессии. Я подозреваю, что нынешний кризис ускорит этот курс развития, и существующие модели включат в себя финансовые трения, лежащие в самих основах экономики и центральные для ее зарождения.

Ксавьер Кабаи
Нью-Йоркский Университет, 40 лет

Центральный вопрос для экономической теории, по моему мнению, состоит в том, чтобы смоделировать реалистичных экономических агентов. Традиционно экономисты полагались на универсальную модель рационального поведения, но совершенно очевидно, что это всего лишь грубая карикатура. Ее значительно обогатила поведенческая экономика последних тридцати лет. И все же, мы все еще далеки от унифицированной, разработанной, убедительной альтернативы для модели рационального поведения. Я, однако, надеюсь, что нынешняя ситуация может быть преодолена, частично благодаря прогрессу в смежных дисциплинах (психологии и нейробиологии), а также основам моделирования, частично — из-за того, что эмпирические аномалии принуждают экономику быть более открытой.

Самые базовые вопросы экономики, можно сказать, сводятся к тому, как увеличить экономический рост — особенно в развивающихся странах, — и как избежать экономических катастроф и финансовых кризисов.

Прогресс в понимании ограниченной рациональности приведет к прогрессу в поиске ответов на основополагающие вопросы. Низкий уровень экономического роста отчасти является последствием неправильного применения когнитивной эвристики, которая делает людей неуверенными, легковерными и инертными. Что касается экономических катастроф, то принято считать, будто при разворачивающемся кризисе традиционные макроэкономические факторы (управление банков, сокращение рискованных рыночных позиций) были более важны, чем поведенческие. Тем не менее именно поведенческие факторы на деле кажутся основополагающими в выстраивании нынешнего экономического кризиса, и, возможно, так оно происходит в большинстве случаев. Моделирование агентов с ограниченной рациональностью может помочь нам в построении моделей (в особенности макроэкономических и финансовых) и институтов, берущих в расчеты человеческий фактор.

Питер Лиисон
Университет Джорджа Мэйсона, 32 года

Мой кандидат на звание главного вопроса экономики, остающегося без ответа — это статус постулата рациональности: решение анализировать финансистов в качестве энергетических максимизаторов с соответствующими предпочтениями. Если мы будем рассматривать экономику как «двигатель», необходимый для понимания мировых процессов, то рациональный постулат был до недавнего времени таким двигателем практически во всех экономиках. Развитие поведенческой экономики поставило под сомнение полезность и, самое главное, справедливость рационального двигателя. Несмотря на то, что лишь небольшое количество экономик признают себя «поведенческими», эта отрасль на самом деле затронула куда большее количество экономических систем, оказав влияние на вопросы, которые экономисты привыкли считать важными и ответы на них, которые экономисты привыкли считать правильными. Все это в целом способно оказать значительное влияние на принципы работы мировой экономической системы и, соответственно, на то, что экономика предлагает нашему пониманию мира.

На данный момент поведенческая экономика, скорее, сопутствует рациональному двигателю и направляет его в нужное русло, а не заменяет его полностью. Но даже такое незначительное изменение может оказать и, на мой взгляд, как я сказал ранее, уже оказало влияние на то, как возрастающее число экономистов и их идейных последователей интерпретирует процессы, происходящие в обществе. Дело может доходить до того, что взгляды экономистов на, скажем, рынки в качестве отражения схемы «рациональная система против иррациональной» (например, экономический кризис можно интерпретировать как продукт рынка, явившийся рациональным результатом неудачной политики, или как продукт иррационально принятого ряда решений) могут прямо или косвенно влиять на социальную политику. Таким образом, способ, которым вопрос о статусе рационального постулата будет разрешен, окажет влияние не на то, чем занимается экономика — он станет основным формирующим звеном в нашем обществе.

Глен Уэйл
Университет Чикаго, 27 лет

В своей знаменитой статье 1945 года «Использование знания в обществе» Фридрих Август фон Хаек утверждал, что, несмотря на неравномерность и непродуктивность, свободные рынки были необходимы для того, чтобы включить информацию, находящуюся в руках разрозненных индивидуумов в решения, принимаемые обществом. Никакая централизованная система не была способна собрать и обработать информацию, необходимую для принятия подобных решений, только рынки могли сделать это. Тем не менее с развитием информационных технологий все больше и больше индивидуумов доверяет свои «личные» решения автоматическим вычислительным системам. Так, например, выбор кино — что-то, казалось бы, касающееся личного вкуса — передается все больше централизованному анализу, на него все больше влияют такие сервисы, как система Netflix, рекомендующая фильмы к просмотру. Хотя по большей части эти информационные системы относятся к неправительственным, они все же централизованы, в результате чего чем дальше — тем меньше видно противостояние независимой информации планированию сверху.

Таким образом, развитие информационных технологий оказывает серьезное влияние на фундаментальные основы экономики. В течение многих последующих лет экономисты будут пытаться решить эту проблему. Одни будут проповедовать силу информации и компьютерных технологий, которые позволяют создавать все более точные рецепты для экономического планирования. Другие, сторонники либертарианской традиции, столь часто ассоциируемой с экономикой, должны будут приводить другие контрдоводы, возможно, из области личной сферы, которые не подвержены эрозии все возрастающей силы всеобщей компьютеризации.

Джастин Уолферс
Университет Пенсильвании, 39 лет

С экономикой сейчас происходят самые радикальные изменения. Прежде не существовало компьютеров и информации поступало не так много, так что роль экономической теории состояла в том, чтобы заполнить те места, в которых не доставало реальных фактов. Сегодня все, что мы делаем, оставляет за собой информационный след. Какой бы вопрос вы не хотели задать, ответ на него лежит на чьем-нибудь жестком диске, где-нибудь. Так что вот, что я думаю о будущем экономики.

Методы экономики продолжат развиваться и будут становиться все более эмпирическими. Экономическая теория станет всего лишь способом анализа информации. Подобное произойдет не только с экономикой, но и смежными науками: наши коллеги в политологии и социологии используют похожие методы, специалисты в компьютерных технологиях работают с информацией, а статистики вырабатывают новые инструменты исследования. Та отрасль, которая адаптируется лучше, и выиграет. Я думаю, ею будет экономика. Так что экономисты будут расширять родственные с их собственной сферы. После Гэри Бекера интересы экономики лежали не в одной только материальной сфере, и я ожидаю, что это стремление к мультидисциплинарности в дальнейшем только усилится.